Девушка и призрак - Страница 96

— Что ж, и на том спасибо, — любезно говорю я. — Не сомневаюсь, мы еще увидимся.

— Разумеется. — Хранитель убирает листок в папку. — Но я все-таки хотел бы представить вас моему коллеге Джереми Мустою. Уверен, он захочет взглянуть на фотографию вашей двоюродной бабушки…

Через несколько минут худощавый мужчина склоняется над снимком Сэди и несколько раз подряд повторяет «замечательно».

— Нам почти ничего не удалось узнать об этом портрете, — сообщает Джереми Мустой, отрываясь от созерцания. — Слишком мало сохранилось архивных записей и фотографий, а найти очевидцев исследователям не удалось. Конечно, решили, что модель звали Мейбл… — Он морщит лоб, вспоминая. — В начале девяностых автор одной диссертации предположил, что позировала служанка Неттлтонов по имени Мейбл, родители не одобрили «позорный» мезальянс и выслали сына во Францию.

Я готова расхохотаться. Какие же нелепости люди пишут в «научных» работах!

— У них действительно была служанка Мейбл, — терпеливо объясняю я, — но позировала не она. Стивен называл Сэди Мейбл, когда хотел поддразнить ее. И они любили друг друга. Поэтому его отправили во Францию.

— В самом деле? — Джереми смотрит на меня с интересом. — Значит… ваша двоюродная бабушка — это Мейбл из писем.

— Письма! — восклицает Малькольм Глэдхилл. — Ну как же! Совсем о них забыл. Давненько не приходилось их перечитывать.

— Какие письма? — Я недоуменно перевожу взгляд с одного на другого. — Что за письма?

— У нас в архиве хранится связка старых писем Мелори, — разъясняет Джереми. — Это то немногое, что уцелело после его смерти. Трудно сказать, посылал он их или нет, но одно точно было отправлено и вернулось обратно. К сожалению, адрес замаран черно-синими чернилами, так что даже современные технологии не в силах…

— Не может быть! А нельзя на них взглянуть?

Через час, когда я покидаю галерею, эмоции из меня так и бьют. Перед глазами стоят тонкие листки писчей бумаги с поблекшими танцующими строчками.

Все письма я не прочитала. Слишком они личные, да и времени мне дали мало. Но прочитанного оказалось более чем достаточно. Он ее любил. Даже после того, как уехал во Францию. Даже после того, как узнал, что она вышла замуж за другого.

Сэди помнила о нем всю свою жизнь. И теперь я знаю, что он тоже помнил. Пусть все эти страсти кипели много лет назад и их участники покоятся в могиле, я не могу побороть охватившую меня грусть. Жизнь обошлась с ними так несправедливо! Они этого не заслужили. Они были созданы друг для друга. Наверняка кто-то перехватывал его письма к Сэди. Может, ее ужасные родители?

Бедняжка так и не узнала правду. Думала, он ее разлюбил. А гордость не позволяла поехать и убедиться во всем собственными глазами. Из глупой мести она приняла предложение парня в жилетке. Возможно, рассчитывала увидеть Стивена хотя бы на собственном венчании. Даже когда ее вели под венец, она все еще ждала его. Но тщетно. До чего печальная история.

Все, хватит. Он давно умер. И она мертва. Ничего уже не исправишь.

Поток людей течет к станции «Ватерлоо», но я пока не готова возвращаться в свою маленькую пустую квартиру. Я должна глотнуть воздуха. Увидеть перспективу. Проталкиваюсь сквозь группу туристов и поднимаюсь на мост Ватерлоо. В прошлый раз над ним низко висели серые тучи. Сэди стояла на парапете. А я, потеряв голову, бросала слова на ветер.

Но сегодня вечер теплый и спокойный. Только легкая рябь бежит по голубой Темзе, да прогулочный кораблик медленно проплывает внизу.

Останавливаюсь на том же самом месте и смотрю на Биг-Бен, но ничего не вижу. Взгляд мой обращен в прошлое. Я так и представляю старинный вихляющий почерк Стивена, читаю его старомодные фразы. Воображаю, как он сидит на скале во Франции и пишет письмо Сэди. В ушах звучат обрывки чарльстона…

Но что это?

Бэнд двадцатых годов действительно играет чарльстон.

В паре сотен метров, в Юбилейных садах, людно. Возле сцены с оркестром собралась настоящая толпа. А музыканты играют старомодные мелодии. Ах да, сегодня же открылся джазовый фестиваль. Именно его рекламировали, когда мы гуляли здесь с Эдом. И у меня в сумочке должен лежать купленный билет.

Я стою на мосту и наблюдаю. Девушки в костюмах двадцатых годов танцуют на сцене, бахрома и бусины так и разлетаются в разные стороны. Глаза их горят, ноги мелькают. И вдруг в толпе я замечаю…

Не может быть.

Я замираю. Но тут же, запрещая себе даже думать об этом и надеяться попусту, медленно иду к лестнице и начинаю спускаться. Кровь стучит в висках. Изо всех сил я стараюсь не бежать. Над сценой висят гроздья серебряных шариков, которые подрагивают в такт движениям трубача, выдувающего затейливое соло. Здесь полно людей, одетых по моде двадцатых годов. Некоторые наряды вызывают у публики искренний восторг, но мне они кажутся нелепыми. Это жалкие имитации, фальшивые перья и пластмассовые жемчуга, совершенно не сочетающиеся с современными туфлями и макияжем. И все это совсем не похоже на настоящие двадцатые. На девушек двадцатых. Абсолютно ничего общего.

Рядом с оркестром выплясывает Сэди. Все-таки я не ошиблась. На ней бледно-желтое платье, и лента в тон перетягивает локоны. Она больше обычного похожа на привидение. Голова откинута назад, глаза прикрыты, она вся ушла в себя. Люди проходят сквозь нее, наступают на ноги и задевают локтями, но она ничего не замечает.

Интересно, где она скрывалась все это время?

Пока я пробираюсь к сцене, две смеющиеся девицы в джинсовых куртках заслоняют Сэди, и меня охватывает паника. Я не имею права упустить ее. Только не на этот раз.